В контексте русской культуры

 

Елена Анкудинова в настоящее время - директор объединенных музеев села Вятское в Ярославской области и лауреат Государственной премии РФ. Человек из очень ценной для любого народа категории, в которую входят не только музее-, но и градообразующие личности. Более сорока лет Елена Анкудинова посвятила музейному делу и считает его «государевой службой»

 

БЕСЕДОВАЛ ГЕОРГИЙ ОСИПОВ

 

Елена Андреевна, позвольте начать так: летаете во сне часто?

Сейчас уже реже. Ушел, к сожалению, мой любимый сон, когда я вновь и вновь возвращаюсь в мой любимый  Владивосток, город моего детства, и рыдаю от восторга. Я родилась в городе Советская Гавань, «совгавнянка», так сказать, но во Владивостоке, где мой отец — военный — работал на закрытых точках, мы тоже жили довольно долго. А оттуда переехали в Ярославль.

А полеты во сне - очень редко - но сохранились.

 

Академик Дмитрий Лихачев рассказывал, что первым ярчайшим московским впечатлением, во многом определившим его дальнейшую судьбу, была сказочная по красоте церковь Успения на Покровке.

Моя судьба решилась куда проще - на одном из уроков истории, который вела впоследствии ставшая директором нашей школы учительница Нина Михайловна Томилина. Я уже в девятом классе знала, что буду работать в музее — и больше нигде. Но жизнь богаче планов.

В первый год после школы я в университет не поступила, пришла в музей-заповедник смотрительницей в залы. А в Ярославле в это время снимался фильм «Большая перемена». И вот ко мне, девочке-смотрительнице,  подошел актер Александр Збруев и начал расспрашивать про запасники, видимо, без всякой задней мысли. Я пробурчала что-то в ответ, почти нахамила, - до сих пор стыдно. Ко мне тогда часто приставали с глупостями - вокруг в залах  одни бабушки сидят, я одна молодая. Посетители даже писали в книге отзывов - «Что за Леночка, что за прелесть! Что за экспонат!».  А заведующая меня ругала за это.

 

А когда вы услышали слово «Вятское»?

На одном из заседаний фондово-закупочной комиссии нашего музея. Это был где-то год 1985–1986-й. Сотрудница делала обзор по лепщикам, которые жили в Вятском и в соседнем селе Давыдково. Вот так я запомнила это название. А побывала в Вятском впервые лишь тогда, когда ярославский предприниматель Олег Жаров и  его жена Лариса Коваленко купили в селе дом. 

 

Что это была за история с вашим увольнением из музея-заповедника?

О предстоящем увольнении я знала уже года за полтора до того, как оно стало фактом. Появилась новая начальница департамента культуры, и все стало понятно. Просто был ряд причин, по которым меня очень трудно было уволить сразу. Первая — юбилей города. Во-вторых, кто еще мог при таком недостатке средств все привести в порядок? Но как только юбилей кончился, я тут же получила «черную метку».

 

Но у вас уже было готовое место для отступления в виде Вятского?

Нет, не было его. До последней минуты. И у Олега Жарова я появилась случайно — он попросил зайти по какому-то вопросу. Говорю: «Давай, задавай свой вопрос, только учти, что я с завтрашнего дня безработная». А он  отвечает: «Нет, с завтрашнего дня ты выходишь на работу -  ко мне».

Я, честно говоря, просто не думала, что Вятское станет местом моей работы. Я предполагала немножко отдохнуть, оглядеться, остыть... Шел как-никак сороковой год моей работы в музее, с которым была связана вся моя жизнь — с того, уже упомянутого мной дня, когда я пришла туда девушкой-смотрительницей.

 

Что главное, с вашей точки зрения, вами сделано в музее-заповеднике?

Главное - я вывела его из аварийного состояния. В смысле состояния духа. У коллектива, скажем так, была привычка не очень активно работать.  Человек должен понять: если у тебя что-то не получается, это не значит, что ты ленивый или тупой, или  чего-то не умеешь..  Давай вместе думать, как делать лучше.

Очень сложно наладить отношения с людьми так, чтобы они раскрыли свои таланты для работы. Кто-то очень хочет работать, но ему все дается трудно. Ему можно помочь. Кто-то работает, но совершенно бесперспективно. Он накапливает и накапливает знания, но ему нужно помочь эти знания как-то скорректировать.

В науке нужно очень долго собирать сведения, а для чего? Они должны рано или поздно обрести некий конкретный выход, взрыв, открытие — называйте, как хотите. Если этого не происходит, значит, либо ты идешь не тем путем, либо тебе не хватает научного потенциала определить, для чего ты эти сведения собрал, что тут главное.

 

Опыт – сын ошибок трудных?

Недавно я прочитала в Facebook у Алексея Лебедева в воспоминаниях о Владимирском музее-заповеднике знаменитый музейный анекдот. Они по запарке в отдел природы взяли на учет живого ежика. А потом, понятно, ежик убежал, и в учетной книге появилась запись: «Утрата экспоната. Ушел в сторону водокачки»  Так вот, надо долго учиться, чтобы ежики не уходили в сторону водокачки.

И вот за десять лет работы директором я — наконец-то! - поняла, что и как в музее нужно делать. Но, поняв, не успела создать машину, которая сама воспроизводила бы тех людей, которые четко знают, что надо делать.

 

Музейное дело, как известно, стоит на трех «китах»...

Прежде всего — сбор и сохранение. Наука – главный инструмент роста богатства музейного. Это то, что приравнивает музеи к банкам, даже ставит над ними, потому что научная работа, изучение экспоната, понимание его истории — это как раз тот инструмент, прибавляющий богатств государственной казне. Каковой, собственно, и является музей.

Вот пример, и ярче я не знаю: у нас была книжечка, подшитая непонятно куда, листок, собранный в книжечку. И выясняется, что это некая азбука, выпущенная в XVII веке в Москве Печатным двором. Более того: выяснилось,  что в России не сохранилось ни одного ее экземпляра, кроме как в Ярославском музее-заповеднике.

Словом, замурзанный листок превратился в уникальный экспонат, которому нет цены. Это тысячи процентов прибыли, дивиденды просто как  на дрожжах растут.

 

Чем отличается Елена Анкудинова поры музея-заповедника от нее же эпохи Вятского?

Ничем — и очень существенно. Как работала, так и работаю. Назовем собаку собакой, как говорил один мой университетский профессор. Работая в музее-заповеднике, я чувствовала за собою весь его мощнейший потенциал. У меня возникает идея — я вызываю одного сотрудника, другого и поручаю им заниматься ею. А в Вятском, у Олега Жарова, то, что в других случаях я бы непременно перепоручила, я должна делать сама. И это очень хорошо, что я владею компьютером и навыками собирательства, хранительства, что умею писать. Этакий человек-музей.

И вот третий музейный «кит», о котором мы пока не говорили,  это популяризация знания. Не только сберечь и изучить — но и отдать. «Что ты спрятал, то пропало, что ты отдал — то твое». Если музей прячет экспонаты, он их губит.

 

Что для вас главное в Вятском?

Самое главное для меня в Вятском — не упустить детей.  У нас обычная средняя сельская школа, сто с лишним детей, но в ней уже есть музейные уроки. Ребята сначала готовятся к этому уроку, потом приходят знакомиться с музеем, возвращаются в школу и закрепляют полученные знания по специальной методике.

Следующий шаг к этому — ежемесячная лекция в школе представителя какого-либо музея страны. В связи с Пушкинскими днями, скажем, читали лекции представители музея Пушкина на Пречистенке. В новом учебном году уже будут выступать Третьяковская галерея, Эрмитаж, очень надеюсь, специалисты музея Исаакиевского собора, сейчас я веду переговоры с Дарвиновским музеем.

 

В каком ранге представители музеев — неужели директора?

Да не директоры там быть должны, а хорошие лекторы, специалисты! Люди с хорошо подвешенными языками, умеющие интересно рассказать о своем музее именно детям. При всем моем уважении к первым лицам,  дети не любят внешней стороны, с ними надо работать глубоко и внутренне, и поэтому нам нужны люди, хорошо знающие, как их слово отзывается в детской душе.

 

В нынешнем году Вятское впервые участвовало в ночи музеев. Вход был бесплатным?

Да. Он и должен быть только бесплатным. Тут я стою на позиции Остапа Бендера. Обожаю изыскивать сотни сравнительно честных способов отъема денег у населения. Да так, что население эти деньги само на блюдечке отдаст. Но вход должен быть бесплатным.

Многие музейщики истово любят свою работу, музеи, хранимые экспонаты. Это даже приобретает некий личностный момент. Человек гордо говорит: «Мой фонд». А это - большая ошибка. Музей хранит государственный фонд, существует закон о его доступности,  а музейный работник - государственный хранитель и должен стоять на такой точке зрения. И понять, что государству важно не только сохранять этот фонд - хотя это главное, - но ему важно приумножить этот фонд, воспитать  нового человека на базе этого фонда.

 

Каков для вас на сегодня главный урок Вятского?

В Вятском есть несколько праздников, за проведение которых отвечаю я. В том числе и обычно многолюдная Красная Горка - молодежный праздник: парни с девицами встречаются, хороводы водят, на качелях качаются... А вот в этом году Красная Горка упала на 12 мая. Излет всех праздников, народ уже «никакой». Как зимой после Рождества: деньги потрачены, здоровья нет — кому охота? И вдруг я подхожу к площади  и такое счастье внутри разливается - все вятские дети с нами, они с визгом, с радостью играют. На эту местную Красную Горку они раньше никогда не приходили. Вот это - главный урок Вятского. Нам не все равно, что и рядом с нами — люди, которые придут работать в этот музейный комплекс, что они приведут своих детей и, наконец, будут гордиться своей родиной.

 

Где было труднее — в музее-заповеднике или здесь?

В музее-заповеднике, поскольку там было сердце. Еще когда я там работала, одна сотрудница сказала гениальную фразу: «Да, работа у нас, конечно, малооплачиваемая, но как нас украшает музей!».

Делай, что должно, и пусть будь, что будет. Я всегда жила по этому принципу. Писала статьи в стол, и они все потом были опубликованы, пусть не сразу. «Несвоевременные мысли» такие. Но я не потеряла из того, что сделала, ничего.

Более того. Не раз слышала, как друзья надо мной посмеивались: работаешь непонятно за что, денег у тебя нет, а все время такая спокойная, такая радостная... Как в том историческом анекдоте о сборщиках налогов: они смеются, значит у них, правда, ничего нет. И семья давно смирилась, что у них «сумасшедшая» мать и бабушка.

 

Как, по-вашему, должно развиваться сотрудничество музея и турфирмы?

Самым активным образом. Музею нельзя изолироваться, обособляться, нельзя себя вести высокомерно. Я со своими сотрудниками все время говорила  о музейном высокомерии – есть такое понятие. С людьми надо договариваться, находить общий язык. Работая со школьниками, помни, что ты воспитываешь будущего посетителя, будущего работника, своего главного хранителя — человека, который не даст тебя в обиду. С людьми надо стараться говорить на их языке. «Работая» с туристом, ты решаешь те же проблемы.

 

Ваше мнение о недавнем праздновании юбилея Ярославля?

О, это целая цепь моих разочарований. Осуществленный проект восстановления Успенского собора некорректен, и в первую очередь — по неуважительному отношению к владыке Ростовскому и Ярославскому Ионе Сысоевичу. Композиция города Ярославля была главным его проектом после Ростовского кремля и прочих архитектурных шедевров.

Он хотел создать потрясающего вида город по набережным рек Волги и Которосли: в центре на стрелке стоял собор, аки огромная жемчужина, а к нему и с той и с другой стороны лепились, как драгоценные камни в ожерелье, храмы. Все они были построены именно во время его правления, и собор в той или иной степени участвовал в создании их внешнего облика. Поэтому он смотрелся таким цельным и мощным, и не «уничтожал» соседние храмы, а лишь подчеркивал их красоту и индивидуальность.

 

Что сейчас с историческим ландшафтом?

А сейчас на подходе теплохода со стороны Костромы снизу видишь огромнейшее здание собора и совершенно  «уничтоженные» крохотные здания церквей XVII века.

Ну как же поднялась рука? Как можно творить подобные вещи человеку, который вроде бы верит в то, что верблюду легче войти в игольное ушко, чем богатому в рай? Как можно делать такие вещи, выкручивать руки целому городу какими-то политическими или экономическими штучками?

Напрашивается, очевидно, следующий этап — перестраивать и увеличивать остальные церкви. Придет еще какой-нибудь «меценат», скажет: «Мое эстетическое чувство тут не удовлетворено, надо бы покрупнее», и.... царствие небесное гениальному зодчему ростовскому и ярославскому, вечная память.

 

Кто из женщин во всемирной истории вам наиболее симпатичен?

Я обожаю мою небесную покровительницу — царицу Елену. И я говорю совершенно серьезно — я люблю археологию, я всегда была рядом с ней, но археологом так, к сожалению, и не стала. Царица Елена, нашедшая Крест Господень, — вообще первый археолог в мире. Я подробно изучила ее житие, и поняла, что, наверное, Еленой меня назвали совсем не случайно.

 

Кто какую роль играет в вашей вятской команде?

Я всегда говорила — у нас коренной в тройке Олег. И село Вятское сегодня - это конкретный человек Олег Жаров. Люди приезжают, смотрят, как он делает. Часто восхищаются, но не очень понимают.  Он делает иногда  настолько непопулярные для бизнеса и непонятные даже для меня вещи. Но я вижу, что он дальновидный прагматик с романтичной душой. Он понимает, что дело не только в той тугой копейке, которую ты в кулаке зажал. А дело в грамотном вложении средств и сил в будущее. Все, что он делал и делает, он делал с чистой душой, поэтому у него и получился проект.

 

Художник Николай Мухин хорошо известен в России и за рубежом.

В проекте Вятского мы с Николаем Мухиным — пристяжные. Олег - человек, который заставил нас пойти этой дорогой. Я просто постояла, потолковала о том, что можно было бы сделать это или это, но предупредила Олега, что это нереально. И отошла. А он почему-то решил, что реально. То же было и с Мухиным — он поверил ему.

И когда в полуразрушенных стенах Успенской церкви вдруг «возникли фрески» (ну нет денег на ее восстановление!) - было, тем не менее, ощущение, что в церкви идет ангельская служба - благодаря  копиям на специальном влагостойком пенокартоне, которые сделал Коля. Это было настолько сильно, это был настолько верный ход, что к горлу рыдания подступали. Храм нужно восстанавливать, иконостас, говорят, костыль духовности... А Коля костылем духовности поставил эти фрески. Это очень дорогого стоит!

 

Что сейчас интересного в музейной жизни?

Очень хочу познакомиться с тем, что сделано в черномырдинском селе Чёрный Острог под Оренбургом. Я слышала очень много противоречивых отзывов — не понимаю почему. Что не так, почему не так? Это очень интересно, может, нужно собирать этот опыт, собрать ассоциацию, обмениваться опытом.