Празднование 200-летия Отечественной войны приближается к кульминационным торжествам. Самое главное, чтобы юбилей события, когда наш народ едва ли не впервые ощутил себя действительно единым, не превратился в казенное мероприятие. Когда простые люди, коих большинство, - отдельно, а «большие» - еще более отдельно. Ведь ничего более противоречащего самому духу войны 1812 года и придумать нельзя.

ТЕКСТ ГЕОРГИЙ ОСИПОВ

 

Пышные торжества  - восемь памятников на местах важнейших сражений, перезахоронение скончавшегося в глухом владимирском селе Симы князя Багратиона на Бородинском поле - к 25-летию войны. Грандиозные празднества - с участием последних ветеранов - в 1912-м.

Четверть века спустя другая интерпретация событий 1812 года - «самая грабительская и несправедливая война в истории страны». Это цитата из весьма популярной в конце 1920-х книжки — ей-богу, переиздать бы сейчас в назидание потомству! - «Кого спасал храм Христа Спасителя?». Сожаления о том, что победили русские, а не французы. Почти слово в слово по Смердякову: «Умная нация победила бы весьма глупую-с». Как кульминация — взрыв храма Христа Спасителя, уничтожение Главного памятника на Бородинском поле и чудовищное — даже сегодня страшновато читать воспоминания  - разорение могилы Багратиона.

Итог следующего 25-летия — целый «куст» улиц на западе столицы, названный именами героев 1812-го, открытие здания Бородинской панорамы Рубо. А рядом - попытка, несмотря на «оттепель», запретить бессмертную ныне «Гусарскую балладу» Эльдара Рязанова. Мол, безыдейная комедия про кутежи и пьянки дворян в суровое для Отечества время.

Пронесло, точнее, вынесло постепенно к следующему юбилею, в 1987-м, когда на заре перестройки был возрожден главный памятник Бородинского поля и выпущен (дело до тех пор немыслимое!) комплект грампластинок с музыкой, связанной с 1812-м. Но даже тогда не могло быть и речи восстановлении  первоначального варианта увертюры Чайковского «1812 год». С «Боже, Царя сохрани» вместо «Славься».

 

А потом «кривая» в ритме с эпохой пошла и вовсе вразнос. С одной стороны, не снившееся и самым записным фантастам возрождение храма Христа Спасителя, масса толковых и беспристрастных книг — пусть и неразличимыми невооруженным глазом тиражами - о той войне. Например, научная биография реформатора русской артиллерии Алексея Андреевича Аракчеева, он же, по любимому определению предыдущей эпохи «средней величины обезьяна в мундире». С другой стороны, обвальная — спросите социологов — потеря интереса молодого поколения к истории. Того самого поколения, которое «Вторую мировую уже немножко путает с Троянской».

Спросите у любого из молодых людей в «мемориальном» коридоре храма на Волхонке, кто такие Неверовский, Коновницын, Кутайсов, Кульнев, Сеславин, Фигнер и прочие? Ответ, боюсь, слишком очевиден. «Победа деда — моя победа». Пусть так. А победа прапрапра... деда, если следовать этой же логике — не моя победа?!

Правда, иной раз приходится слышать, что в 1812-м была «не та» война. Мол, не битвы, а сплошные галантность, великодушие и рыцарство. Да, бывало, что пленные французские офицеры танцевали на балах в губернских городах (вообразите-ка нечто подобное в сорок первом), и в солдатах нередко брали верх люди. Но война — она всегда война. То есть, по словам Толстого, противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Французу, итальянцу, баварцу, русскому, украинцу было одинаково больно после тяжкой раны и одинаково холодно во время атак «генерала Мороза».

 

Как ни странно, о войне 1812 года существует не меньше легенд, чем о Великой Отечественной. Например, о якобы выигранном русскими Бородинском сражении, или (того краше!) о «победоносной» атаке казаков Уварова и Платова на том же Бородинском поле, — именно эти два доблестных вояки не получили никаких наград за самую знаменитую битву войны.

Но стократ важнее, что сегодня еще можно посмотреть, потрогать руками, сфотографировать те  сохранившиеся шрамы от французских осколков на стенах («язвы двенадцатого года», по определению Николая I) Черноостровского монастыря в Малоярославце, который, как известно, восемь раз переходил из рук в руки и в конце концов остался за русскими.

Новое, как известно, хорошо забытое старое. Сто лет назад лучшие умы России толковали об отдельном музее войны 1812 года в Москве. Сейчас вопрос ничуть не утратил остроты. Достаточно ли такому событию, как Отечественная война 1812 года (другой Отечественной войне посвящен циклопических размеров музей), пусть очень просторного и самого большого 28-го зала Исторического музея. Сейчас говорят о шести специальных залах в бывшем Музее Ленина. Но хватит ли — по достоинству - и их?

Вернемся, однако, к началу. Восемь монументов, похожих друг на друга, были возведены в местах ключевых сражений. Лихие советские годы пережил только один, (причем — еще одно чудо — с иконой Богоматери), смоленский. Один же и восстановлен — на Бородинском поле. А остальные?

Малоярославецкие ревнители отечественной военной славы добились того, что с того места, где когда-то был монумент 1812 года, была убрана водруженная туда позднее фигура с кепкой в руке. А вот на возрождение аналогичного памятника в Полоцке деньги отыскались. Другой масштаб, Союзное государство.

 

Оставим этого рода памятники — с ними было всегда трудно. Вспомним другие. Как от века отмечали русские люди военные победы? Возведением храмов. Сколько их было возведено в России в честь победы в войне 1812 года? Удивительное дело, но абсолютно точной цифры до сих пор не знает никто. Нет, понятно, ни официального списка, ни фотофиксаций. Александр Смирнов, сотрудник ГИМ, великий знаток той войны, говорит, что мемориальных храмов чуть более ста — разумеется, включая часовни и приделы. Утрачено, по его же данным, 16 построек.

Некоторые храмы-памятники видели очень многие — как храм Св. Духа в селе Новом между Сергиевым Посадом и Переславлем-Залесским — но их история мало кому известна. Или собор в Арзамасе, чуть ли не единственный в мире, полностью расписанный в технике гризайль. Схожий по архитектуре храм существовал в Симбирске - вместе со всеми, кроме одного, храмами «родины Ильича» он был уничтожен.

Быть может, пришла пора появиться научному своду таких храмов? И поставить хотя бы часовню над братской могилой четырех тысяч солдат, оборонявших Смоленск? Только вот беда - могилу ту не нашли до сих пор. И, похоже, не очень-то искали — и до 1912 года, а тем более — после.

Отчего бы не почтить — хотя бы крестом — и подвиги куда менее известные? Как подвиг крестьян села Спас-Загорье, что на Калужской дороге. Услышав гром орудий, они решили, - идут французы, и сожгли мост через реку Протву. Но то шла русская армия, и почти все избы села были мгновенно раскатаны, чтобы построить новый мост.

А сами поля битв? Сердцевина охранной зоны Бородинского поля, обильно политого кровью и в 1941-м, составляет около 110 квадратных километров. Но Государственному Бородинскому военно-историческому музею-заповеднику принадлежат только небольшие кусочки, прилегающие к поставленным в начале прошлого века монументам. Остальное – бывшие земли колхоза «Бородино», имеют статусы самые различные, что естественно порождает массу юридических сложностей.

«Главное для нас – две вещи, – говорит Александр Горбунов, заместитель директора заповедника по научной работе. - Чтобы все Бородинское поле обрело федеральный статус. И чтобы созданы были новые, четкие и понятные градостроительные регламенты, чтобы все было предельно ясно: здесь это можно строить, а здесь – извините. Не устраивает – пожалуйте в суд. А сейчас – давайте  доведем до абсурда! – закон формально не препятствует построить что-нибудь эдакое прямо возле батареи Раевского!»

 

Перенесемся на сто лет назад, хотя бы в кондитерскую лавку Эйнема. Не только что дитятко — взрослый не устоял бы перед роскошными конфетными и шоколадными наборами, посвященными 1812 году. Один набор посвящен был видам оружия, другой — флагам полков, третий — героическим персоналиям. Развернет едва научившееся читать чадо шоколадку,  а ей вдогонку — красивая бумажка с цветным портретом генерала Неверовского и рассказ о подвиге его дивизии под Смоленском. А нет памяти цепче детской, и собирали тогда наборы с портретами усатых героев 1812-го, а не всевозможных «челсиков» и «барсиков».

А взрослые? Обратимся на время к событиям, не имеющим прямого отношения к войне 1812 года.

Не так давно в одном старинном русском городе выпустили водку под названием «Графиня Уварова» (супруга основателя Государственного Исторического музея, видный русский ученый-археолог, прототип Китти Щербацкой из «Анны Карениной» - ее имение находилось неподалеку). На контрэтикетке были кратко изложены научные заслуги графини. Спустя короткое время решительно весь город знал о том, кто такая графиня Прасковья Сергеевна Уварова.

Об этом методе распространения научных знаний писал давным-давно еще Омар Хайям: «А пресветлый аят (стих из Корана), опоясавший чашу, Каждый пьющий не раз и не дважды прочтет». И в России еще лет десять назад гуляли по прилавкам «чекушки» с цветными портретами героев 1812-го, - Багратиона, Раевского, Дохтурова - причем с ошибками в подписях. Но, увы, никакого пояснительного текста при них не было.

Иные поморщатся брезгливо — пошлятина. Но хотим мы того или нет, у каждого свой способ приобщения к сокровищнице исторического наследия.

А музыка? Наполеон когда-то заметил, что во время битвы хороший военный оркестр стоит половины армии. Но музыка эпохи 1812-го — исключительно редкий гость на прилавках, скажем, той же «горбушки», а в концертах, а уж тем более с экрана телевизора ее и вовсе не услышать. Между прочим, история иных полковых маршей — сплошная загадка (с какой это радости Уланский полк проходил на парадах под бодрое попурри из «Нормы» Беллини?), а воинские части за боевые заслуги жаловались, в числе прочего, и георгиевскими трубами.